И не успел он приглядеться, как из-за стволов вылетел с десяток стрел. Неопытные в военном деле Благожитовы ратники с перепугу принялись стрелять раньше, чем русы приблизились.

– Йотуна мать! – вполголоса выбранился Лют, вспомнив такие же засеки в земле Деревской.

Минувшей осенью он не раз отважно мчался вскачь на очень похожие завалы – и обливался холодным потом впоследствии, осознав, сколько людей при этом было сбито стрелами, ранившими и разившими насмерть. Оружники сгрудились позади него на тропе, пристально осматривая окрестности. Густая зелень надежно укрыла бы любой отряд, вздумай дреговичи подобраться к ним из леса.

– Чего делать будем, Свенельдич? – спросил Альв.

Уместнее было бы Люту спросить об этом у него, но хирдман помнил, кто здесь вождь.

– В лоб не полезем. Вон там – как тебе? – Лют кивнул налево, где поднималась покрытая ельником сухая грива.

– Обходить? Ну, давай попробуем, – Альв кивнул.

– За мной! – Лют призывно взмахнул мечом.

Его Телохранитель сверкнул серебром и медью в рукояти – будто молния среди ветвей запуталась.

* * *

Когда из-за деревьев на повороте показался стяг Святослава – белый сокол на красном поле, – дорога уже была чиста. Пока перевязывали раненых, пока срубали стрелы, застрявшие в щитах, основное войско уже двигалось по свободной дороге. Лют с Енарем и всеми людьми пристроились за сотней Стегрима.

– Видно, теперь Благожит близко, – выдохнул Енарь. – Засадные к нему припустили. Чтоб их разорвало!

Он был сильно раздосадован: его сотня уменьшилась почти на два с лишним десятка способных держать оружие, а настоящий бой еще и не начался!

– Да не похоже, чтобы здесь близко было поле, – Лют еще раз огляделся.

Местность ему не нравилась: низкая, болотистая. Тропа давала единственную возможность двигаться вперед, а случись еще какая засада – деваться с нее будет некуда.

Тем временем к Асмунду и Святославу прибежал Иворов отрок передового дозора.

– Там ручей впереди, через два перестрела! Или речка мелкая, или старица, леший ее знает!

– Глубокий?

– Брод есть?

– Мост есть.

Асмунд и Хрольв переглянулись: не может быть такого, чтобы их пустили через мост без попытки задержать.

– Два десятка по обе стороны! – распорядился Асмунд. – Заросли обстрелять, прочесать.

– Кари, Богода, вперед! – добавил Хрольв.

* * *

До подхода Святослава к Хотимирлю успели собраться около трех с половиной сотен ратников, не считая засевшего в лесу княжича Будима с его юной дружиной. Основательно все продумав, Благожит, Путислав и старейшины решили боя в поле не давать, а постараться истребить как можно больше русов внезапными выпадами из засады – отбить охоту двигаться дальше. Путислав с основным войском стоял в лесу позади моста. Сотня ратников под началом тиходомского старейшины Добычада, что сидела на засеке и была Лютом оттуда выбита, отступила к броду. Теперь она перекрывала вторую переправу. От моста до брода было шагов пятьсот, но за изгибами густо заросшего русла от одного до другого не было видно.

Русы приближались к мосту. Наступал решающий миг… Путислав понимал: если затеянное у переправы не даст нужного итога, то придется спешно отступать к Хотимирлю. Жен, детей и скотину загодя увели в городец, а мужам предстоит принять бой перед валом – где надежды на успех почти не было. Дойди до этого – полягут все. Княжий сын Будим уже прислал отрока с вестью, что около сотни русов осталось при лодьях; это означало, что численно силы примерно уравнялись. Но Благожит и старейшины понимали: их ратники уж слишком уступают русам, вскормленным с конца копья, и выучкой, и опытом, и вооружением. Тут трое на одного, пожалуй, мало будет.

И вот из-за деревьев показался передовой стяг. Перегородив тропу плотно сомкнутыми щитами – их поместилось в ширину всего пять, – русы из задних рядов принялись обстреливать заросли по сторонам моста. Стрелы с щелчками обрывали листья над головами, вонзались в стволы, за которыми укрывались Путиславовы ратники. Летели они так густо, что двое-трое даже были ранены, хотя русы стреляли вслепую.

Но на стрельбу им не отвечали. Можно было подумать, что за мостом никого нет.

Не прекращая сыпать стрелами, кияне приближались к воде. Мечи и секиры грохотали по щитам, отмечая шаги.

– Ру-усь! – ревел строй. – Святослав!

И хотя хотимиричи наблюдали за ними из укрытий, сердце замирало при виде этого хищного потока: железо кольчуг и шлемов, жала копий и мечей, видные над верхним краем красных щитов. От крика закладывало уши. Над строем колыхался вышитый белым сокол на сером поле – малый стяг десятка, позади – еще один, и еще. Ширина тропы и моста не позволяла подойти сразу многим, и сейчас Путислав жалел об этом.

Вот русы вступили на мост. Был он узким, одному возу пройти, и кияне шли по трое в ряд. Первый ряд, плотно прикрытый щитами, миновал мост и вступил на песок другого берега… за ним второй…

Не сводя глаз с приближающихся русов, Путислав махнул рукой.

За собственным криком русы не услышали стука топоров.

И вот, когда первый ряд прошел на другой берег уже шагов на десять, а позади него теснилось на мосту и за ним еще несколько десятков русов, прямо им на головы с обеих сторон повалились четыре толстые ели, подрубленные заранее. Боевые кличи сменились отчаянными воплями: толстые стволы, размашистые колючие лапы сшибали людей с ног, увечили. Не попавшие под удар резко подались назад, строй смешался, образовалась давка. Люди с моста горохом сыпались в воду.

А в гущу оружников, не дававших друг другу сдвинуться с места, ударили стрелы – сразу многие десятки, густым роем, с земли и с вершин. Пытаясь уйти из-под обстрела, русы кинулись прочь с тропы, стали укрываться в зарослях. За мостом образовалась мешанина; к небесам взвился вопль боли, ярости и досады. Пройти назад по мосту было невозможно, русы кидались в воду и отступали; было неглубоко, где по пояс, где по грудь, но русы, в кольчугах и с щитами, брели через воду медленно, и многих настигли стрелы. Десятские срывали горло, пытаясь собрать своих людей.

Наконец уцелевшие и способные передвигаться так или иначе, через мост или через воду, отошли назад, туда, где стрелы из-за ручья уже их не доставали. Позади, на тропе и на мосту, остались тела убитых; из-под завала доносились крики и стоны тяжело раненных, кто не смог сам выбраться. Десятские спешно оценивали потери и приводили людей в порядок. Асмунд, получая доклады сотских, бранился последними словами: и не увидев дреговичей в глаза, он уже потерял убитыми не менее полутора десятков, а ранеными втрое больше!

Вытянутое длинной змеей посреди чужого, враждебного леса войско оградилось щитами, но положение его оставалось весьма уязвимым.

– Да пес их болотну мать! – ревел Асмунд, глядя издали на завал, где еще дрожали лапы упавших елей.